Намного менее удачливыми считались «грязные жаворонки», искавшие свою добычу на берегу реки при отливе. В основном это были либо малые дети, либо совсем дряхлые старики, либо сильно искалеченные люди, потому что только слабые и немощные могли заниматься таким грязным, тяжелым трудом за неимоверно малое вознаграждение. Даже собиратели костей зарабатывали вдвое больше, чем они: береговые мусорщики считали удачей, если им удавалось продать дневные находки за полпенса.
Они рыскали в иле и тине на берегах Темзы, складывая найденное в старую шляпу или ржавый чайник, выискивая кусочки угля или медные гвозди; их лохмотья покрывались коркой грязи, осколки стекла в иле резали их босые ступни. Самым большим наслаждением для них было стоять зимой в горячей воде, которую сливали фабрики, отогревая замерзшие ноги. Некоторым из этих «грязных жаворонков» исполнилось всего шесть лет. Генри Мэйхью разговаривал с одним из таких мусорщиков, девятилетним мальчиком. Его отец умер; мать ходила стирать по домам за шиллинг в день, когда могла найти такую работу, однако это бывало нечасто. Ходить в иле очень холодно. Когда-то у него имелась пара ботинок, но это было очень давно. Он занимался своим делом уже три года, с тех пор как помнил себя, и считал, что ему придется заниматься этим всю жизнь, потому что это было единственное, что он умел. Когда-то, всего один месяц, он ходил в школу, но уже все забыл. Он не умел ни читать, ни писать и не думал, что сможет научиться, даже если будет стараться. Он слышал об Иисусе Христе, но не помнит, кто это. Мать никогда не водила его в церковь, потому что у них не было выходной одежды. Его мать родом из Абердина. Он не знает, где находится Абердин. Он знает, что это где-то в Лондоне. Англия находится где-то в Лондоне, но он не знает, где именно. Все деньги, которые получает, он отдает матери. Она покупает на них хлеб. Когда он не может заработать денег, они живут как придется.
Г. Доре. Шарманщик во дворе. Из серии «Путешествие в Лондон». 1872 г.
Жизнь маленьких девочек, продававших кресс-салат, была не менее опасной, чем у мальчиков, «грязных жаворонков». В возрасте семи-восьми лет они вставали до зари и шли на рынок Фаррингдон-маркет, чтобы выторговывать товар. В холодные дни они дрожали в своих хлопковых платьицах и изношенных платках, обвязывая нитками пучки кресса, пальцы у них немели, когда они мыли листья под водой из колонки. Они ходили по улицам и кричали: «Кресс водяной, четыре пучка за пенни, кресс водяной!» Обычно в день они зарабатывали три или четыре пенса. Одна из них, восьмилетняя, рассказывала:
«Я раньше холила в школу, но уже давно не хожу. Я все забыла, это было гак давно; мама забрала меня из школы, потому что учитель бил меня. Он ударил меня по лицу своей тростью… Кресс покупают сейчас очень плохо. Они такие холодные, что люди не покупают их (речь девочки неграмотная), когда я предлагаю кресс, люди говорят: „Он заморозит наши желудки"… Мы никогда не ходим завтракать домой, пока все не продадим; если уже очень поздно, тогда я покупаю за пенни пудинг, он очень вкусный с подливой. Я почти никого не знаю на рынке Фаррингдон, с кем можно было бы поговорить; никто со мной не разговаривает, и я не разговариваю ни с кем. Мы, дети, никогда не играем, потому что надо думать о еде. Нет, никто не жалеет меня на улице — кроме одного джентльмена, он сказал: „Что ты делаешь так рано утром на улице? Но он ничего мне не дал, просто ушел… Нет, я никогда не видела, чтобы дети здесь плакали, это не поможет…
Я всегда отдаю маме деньги, она добрая. Она нечасто бьет меня. Она очень бедная и ходит иногда убираться по домам. У меня нет отца, есть отчим. Нет, мама не вышла снова замуж, он отчим, он точит ножницы и очень добр ко мне. Нет, я не имею в виду, что он говорит мне добрые слова. Он со мной никогда не разговаривает. Когда я прихожу домой, после того как продам весь кресс, я убираюсь в комнате. Я чищу стулья, правда, их два всего, и натираю пол…
Я не ужинаю. Мама дает мне два кусочка хлеба с маслом и чашку чая на завтрак, а потом я снова пью чай с тем же самым. По воскресеньям мы едим мясо, да, конечно, я хотела бы есть мясо каждый день. Мама ест то же, что и я, но она пьет больше чая. Иногда три чашки…
Девочка, продающая спички. Из книги Г. Мэйхью «Рабочие и бедные Лондона». 1851 г.
Иногда мы играем в игру «горшочек для меда» с девочками во дворе, но не часто… Я знаю очень много игр, но я не играю в них, потому что я очень устаю, продавая салат. По пятницам вечером я хожу в дом еврея и остаюсь там до одиннадцати часов вечера субботы. Все, что мне нужно делать, это снимать нагар со свечей и мешать кочергой угли в печке. Понимаете, у них Шаббат, им не разрешается ничего делать, поэтому они дают мне еду и полтора пенса, и я делаю все за них… Все деньги, которые у меня остаются, я складываю и коплю, чтобы купить одежду. Это лучше, чем потратить их на сладости, лучше потратить на жизнь. Ну и потом, это маленькие дети покупают сладости, а не тот, кто зарабатывает на жизнь и еду. Мне уже больше восьми лет, я не знаю, сколько я зарабатываю в год, я только знаю, сколько пенсов в шиллинге, и что два полпенса — это пенс, и четыре четвертьпенса — тоже пенс. Я знаю, сколько нужно четвертьпенсов, чтобы получилось два пенса, — восемь. Это все нужно знать, чтобы торговать».
