Только угроза Георга III лично возглавить гвардию заставила власти зашевелиться и начать решительные действия. С самого начала беспорядков лорд-мэр Лондона, содержавший один из городских борделей, отказался что-либо предпринимать. «Я должен быть осторожен в своих действиях, чтобы не принести чернь в свой собственный дом», — заявил он торговцу шелком, чье имущество в этот час грабила толпа.
Позже дрожащим голосом полушутливо, полупросительно он сказал одному из бунтарей, которые только что разнесли один дом в Мофилдз и выбирали следующий: «Ну, все не так страшно, джентльмены. Я надеюсь, на сегодня довольно, и вы теперь пойдете по своим домам». Наконец, самодовольному лорду Бьючампу, который пришел к лорду-мэру и сердито потребовал, чтобы тот сделал хоть что-то, было объявлено: «Всего-то неприятностей — сожгли чью-то мебель и похватали каких-то людей, которые не нравятся толпе. Что же здесь страшного?»
Не более действенными оказались сторожа и констебли. Натаниэл Раксолл вспоминал, как вдоль стены двора церкви Сент-Эндрю шел старый сторож «с фонарем в руке», «выкрикивая время, как будто в городе было совсем мирно, тогда как толпа черни орала на улицах и горели дома, а небо цвета крови». А когда, наконец, в действие вступили войска, мало нашлось представителей власти, которые способны были отдавать им распоряжения, не говоря уже о публичных оглашениях магистратами закона о запрете бунтов.
Гордоновский бунт с полной очевидностью показал, насколько необходима для безопасности Лондона профессиональная полиция. Но как только мятеж усмирили, снова раздались протесты против создания полиции по образцу той, что существовала на континенте. Потребовалось еще несколько лет, чтобы старая система была наконец реформирована.
Но, несмотря на все опасности стать жертвой преступников или яростной толпы, люди продолжали жить в городе, умудряясь избегать подобных неприятностей. Доктор Джонсон, к примеру, возвращался домой на площадь Гоу-сквер, у Флит-стрит, в два часа ночи; правда, с собой он носил большую палку, которую мог применить для самозащиты. А Джеймс Босуэлл в период с ноября 1762 по август 1763 г., описанный в «Лондонском дневнике», зафиксировал только один случай, когда на него напали и ограбили, да и то грабеж совершила проститутка — в саду Прайви-Гарден (ныне Уайтхолл-Гарденз) она вытащила у него из кармана носовой платок. Босу-элла, несмотря на его нервную натуру, нередко можно было встретить на темных улочках с девицами или возвращающимся домой ночью. Его очень тревожило и волновало, что «ограбления на улицах стали теперь очень часты»; тем не менее ничего плохого с ним не случалось.
