Лондонский мост, по общему мнению, был одним из самых захватывающих зрелищ Лондона. Казалось невероятным, что это старое, перегруженное сооружение не обвалилось давным-давно под весом повозок и экипажей, которые с грохотом катили по нему между выступающими фасадами лавок, задняя часть которых нависала над водой и поддерживалась огромными деревянными балками, а верхние этажи были укреплены железными стяжками, чтобы предотвратить их обрушение в реку.
Ширина проезжей части между этими строениями едва составляла двенадцать футов, повозки часто задевали стены домов по обеим сторонам, когда пытались разъехаться друг с другом, пешеходы порой не могли пройти вовсе и получали серьезные увечья. Их вопли и крики возчиков создавали постоянный фон наряду с грохотом воды снизу и шумом водяного колеса.
Со времени перестройки моста после пожара он сделался практически непроходимым, поэтому назначили специального служащего, обязанностью которого было регулировать движение. Однако ни он, ни два его помощника не могли улучшить ситуацию. Идея же строительства другого моста вверх по течению регулярно отвергалась как властями Лондона, опасавшимися, что торговля на мосту придет в упадок, так и влиятельной компанией речных перевозчиков, которая содержала целую флотилию лодок, паромов, барж, заполнявших реку днем и ночью.
По словам Джона Тейлора, примерно 40 тыс. человек, живших у реки, кормились ею. Это были судостроители, торговки рыбой и носильщики, розничные торговцы и мусорщики, а также перевозчики со своими помощниками.
Жизнь речников была тяжела и полна опасностей. Легче всего жилось лодочникам, которые возили пассажиров от берега к берегу в удобных восьмивесельных лодках с подушками на сиденьях и натянутыми сверху тентами, или владельцам небольших яликов либо весельных катеров с навесом, которые перевозили пассажиров вверх по Темзе. Полной тягот была жизнь бедных рыбаков, которые имели только лодку из ивняка, обтянутую брезентом, рыболовные снасти и лачуги на берегу; их голодные и оборванные помощники всегда спали в лодках, чтобы их не украли ночью.
В постоянной опасности находились те, кто вынужден был плавать под мостом. Большинство пассажиров предпочитало выходить на берег у «Трех Журавлей» на улице Аппер-Темз («Верхняя Темза») и идти пешком до Бил-лингсгейта, и лишь после того как лодочник проходил под мостом, они вновь возвращались на борт. Лондонцев напугал случай с герцогом Норфолком, чья лодка столкнулась с волнорезом, — многие из его окружения утонули. Не было и года, когда бы не происходило подобное несчастье. Сэмюэл Пипе писал, что его друга графа Солсбери «никакими средствами нельзя было заставить проплыть под мостом», совершая путешествие по реке в Уайтхолл, поэтому он всегда выходил из лодки и шел в паб «Олд Свон» («Старый лебедь»). Те же, кто отваживался проплывать под мостом, находили это очень возбуждающим. Один француз, тоже друг Пипса, рассказал ему, что «когда он увидел громадную воронку воды, он начал креститься и молиться, охваченный диким ужасом; однако, как только опасность была позади, он воскликнул: „Черт возьми! Это самое большое наслаждение в мире!»»
Однако вода иногда была слишком бурной даже для самых опытных людей: каждый год там тонуло в среднем 50 лодочников. Некоторые умирали оттого, что после того как лодка опрокидывалась, они наглатывались воды. Это при солнечном свете, если смотреть на реку из зеленого сада на берегу, вода искрилась и сияла, а при более близком взгляде она оказывалась грязной коричневой жидкостью с гнилостным запахом, в которой плавали нечистоты и мусор.
Англичанин, совершавший поездку по Европе, мог жаловаться, к примеру, что одежда, выстиранная в Риме, воняет Тибром; однако, надо признать, мало какие реки в Европе были загрязнены так же, как Темза. Немец Пауль Хетц-нер жаловался, что его одежда, выстиранная в Темзе вблизи Лондона, навсегда провоняла дерьмом. Аналогичные жалобы были и у других путешественников по Англии. Большинство лодочников, конечно, настолько привыкали к сильным запахам и испарениям реки, что не замечали этого, а их дети спокойно купались в Темзе. Были купальщики и на реке Флит, даже после того как ее обновленное русло снова превратилось в застойную клоаку.